26 апреля исполнилось 37 лет Чернобыльской трагедии – самой крупной техногенной аварии в истории человечества. Именно в этот день весь мир узнал, каким страшным может быть мирный атом.
Почти 600 тысяч ликвидаторов последствий аварии пострадали от воздействия радиации, более сотни тысяч человек были вынуждены покинуть свои дома. На долгие годы радиоактивное облако заразило землю в сотнях километров от ЧАЭС. В результате аварии на Чернобыльской АЭС пострадала и Молдова. И это не конец: еще 100 лет Чернобыль будет фонить!
В очередную годовщину Чернобыля в Кишиневе прошел траурный митинг, организованный общественной ассоциацией «Союз Чернобыль». Из официальных лиц на мероприятии присутствовали столичный примар Ион Чебан, депутат от ПДС Оазу Нантой и посол Украины Марк Шевченко. Президента не было – Майя Санду занята будущим летним евросаммитом. Ей настолько не до чернобыльцев, что на этот раз она обошлась даже без послания.
Между тем, по официальным данным, в ликвидации последствий аварии участвовало 3 550 уроженцев нашей страны. Каждый третий — погиб. Сегодня в живых остались 1865 человек, 1780 из них стали инвалидами.
Наш сегодняшний собеседник – Сергей Сулин, единственный художник среди ликвидаторов последствий чернобыльской аварии из Молдовы и единственный чернобылец среди членов Союза художников Молдовы. Творческий путь живописца неразрывно связан с его пребыванием в 1987-м году в зоне Чернобыльской катастрофы, в ликвидации последствий которой он принимал участие. Вернувшись домой, в Кишинев, он создает серию графических рисунков под общим названием «Чернобыльский репортаж». Двенадцать произведений этой серии были куплены Национальным историческим музеем Молдовы.
– Сергей, когда вы узнали, что на Чернобыльской АЭС произошла авария?
– Да, Господи, как и все жители Молдавии – из официальных сообщений по радио и телевидению. Да, какое-то время эту новость скрывали, но она все равно стала известна. Думаю, что власти не хотели, чтобы в Киеве поднялась паника – праздновали Первомай. Я же был тогда в Кишиневе. Ходил, как обычно, на работу в проектный институт «Молдгипрострой».
– А как вы вообще оказались в опасной чернобыльской зоне?
– Я окончил факультет градостроительства и архитектуры Кишиневского политехнического института. У нас была военная кафедра. Умею строить мосты, разбираюсь в минировании. Прошел переподготовку. Когда случился Чернобыль, у меня были лейтенантские погоны и специальность – дозиметрист. Через год после Чернобыльской катастрофы пришла повестка из военкомата. Так я оказался в чернобыльской зоне на целый месяц: с 29 апреля по 29 мая 1987 года. Офицерский состав был там месяц, рядовой – около двух.
За это время военнослужащие получали нормативную дозу радиации. На тот момент доза облучения не должна была превышать 10 Бэр! Это уже был скандал. А вот 9,95 – считалось нормой. Офицеры набирали дозу за месяц, а рядовые – за два месяца. Потому, что после «крыши», где солдат получал радиацию за полторы минуты, он двое-трое суток находился в части – ел, отдыхал, спал, никаких строевых, бега, спорта. Ни в баскетбол, ни в футбол не играли – это все пыль, которая оседала внутри организма.
На станции в один день можно было получить, если ты выходишь на крышу – один рентген, 0,97 или 0,95. Потом два дня мы сидели «дома». Питание, кстати, было хорошее: офицерское почти не отличалось от рядового состава. Все было вкусно и питательно. Правда, все было простенько, но, как говорится, со вкусом!
Я на крыше не был, слава Богу. И потом, я попал в Чернобыль через год после аварии, что позволяет мне сегодня разговаривать с вами. А тогда я оказался в Чернобыле в качестве командира взвода радиационной и химической разведки.
– Известно, какую дозу облучения вы получили?
– В моем военном билете есть запись о полученной дозе облучения – 9,78 Бэр. Конечно, все тогда подсчитывалось примерно. И по здоровью это ударило крепко. Бывало, что вместо действительной дозы облучения записывались заниженные показатели. Однажды, когда нам выдали индивидуальные дозиметры-накопители, а стрелка показала двойную норму, приказано было сдать приборы немедленно.
Кстати, из-за сильнейшего радиоактивного излучения на ЧАЭС выходили из строя даже японские роботы. Одного такого, которому предстояло снимать верхний слой земли с территории станции, а он сломался, не вынеся уровня радиации, мне удалось даже сфотографировать.
– Сергей, какую работу вам пришлось выполнять при ликвидации последствий Чернобыльской аварии?
– Я был, поскольку закончил дозиметрические курсы, командиром взвода радиационно-химической разведки. Кроме основной работы по наблюдению за радиационным состоянием территории, наша рота выделяла людей для дежурства в автопарке, отстойнике зараженной техники, на КПП, а также для дезактивации станции. Единственное отличие нашей роты – мы, как и все, были на станции, но не выходили на крышу взорвавшегося реактора.
Ежедневно мы тщательно с порошком драили помещения станции. Но каждое утро радиация вновь оказывалась на прежнем – недопустимом – уровне. Борьба с радиацией – дело бесперспективное. Но я старался по возможности уберечь людей от лишнего облучения.
– Расскажите о правилах безопасности, которые помогли вам выжить?
– У нас были «лепестки» – одноразовые респираторы, типа тех, что мы носили недавно при ковиде. Воду мы пили только из бутылок. Ящиками таскали ее, в том числе «Боржоми». Руки даже мыли ей, хотя и в кранах была вода. Ходили в баню. Для офицеров была даже сауна.
– Сергей, каким был ваш рабочий день в опасных зонах?
– С утра – построение. Никакой маршировки. Ходили не в ногу, но мимо командира полка – строем. Никакой зарядки, чтобы не глотать вместе с пылью радиацию. Потом каждый получал свой наряд. Кто-то – наряд на станцию, кто-то ехал в тридцатикилометровую зону отчуждения, кто-то дежурил сутки в военной автоинспекции, а кто-то шел на могильники: там закапывали технику и заливали ее бетоном, потому что она не поддавалась никакому очищению. Была работа и в так называемых отстойниках. Предполагалось, что через много-много лет эта техника могла быть использована.
Правда, недавно я видел космические аэросъемки этих мест: сейчас там пусто. Все разворовали и куда-то продали – и вертолеты, и автомобили, и поливочные машины. Кстати, несколько лет назад по Кишиневу ездили поливочные машины, синие такие – вот они оттуда явно могли быть.
В тот момент, когда я был в Чернобыле, там находилось 20 полков. Это были солдаты, которые несли охрану, и такие, как мы – «партизаны», из находящихся в запасе офицеров. Это была живая очередь на крышу. Вы представляете, сколько нужно было человек, чтобы расчищать крышу, если на ней нельзя было находиться больше полутора минут?! Военнослужащие стояли в очереди к лифту, который поднимал их на крышу – по четыре человека в ряд, как в мавзолей Ленина.
– Сергей, а вот как вы объясните, что люди по-разному переносили влияние радиационного облучения: от одной и той же дозы одни болели и умирали, другие – остались в живых?
– Тут никакого секрета. Простой пример. Дорогу на станцию от радиоактивной пыли поливали специальными машинами. Три-четыре раза в день. Она постоянно была мокрой и просто черной от воды. Всю «заразу» смывали на обочину. Там везде были плакаты: не останавливаться, опасно для жизни – повышенная радиация. Вся радиационная пыль была на тех обочинах. Кто-то же мог запросто остановится по нужде возле елочки – уже набрался радиации.
Или по-другому. Ребята-солдаты выходили на эту самую крышу, им объясняли – у тебя ровно полторы минуты, их хватит на две лопаты радиоактивного шлака, которые нужно кинуть в провал. А он из глухой деревни и вообще не понимает, что такое радиация, потому что ее не видно, она не имеет ни вкуса, ни запаха, ни цвета. Были и такие: им кричат – бросай лопату, а они по сторонам смотрят, откуда звук идет… Не все адекватно реагировали на опасность. Некоторые даже загорали на пляже – в одних сапогах и трусах…
И, потом, даже зная о радиации, мы тогда не осознавали, чем она обернется для нас, насколько смертоносна она.
Или же еще история. Некоторые умельцы из индивидуальных дозиметров умудрялись делать… ножи – сувенир домой. Нож – из индивидуального дозиметра, который был на вес золота! Я уже рассказал, как нам один раз тоже выдали индивидуальные дозиметры. Посмотрели, что они зашкаливают и отобрали. Забыли про них – в приказном порядке. Но это касалось только военных. А гражданский состав в белых халатах – инженеры и прочие специалисты – все имели индивидуальные дозиметры. У них с этим было строго.
– А деньги вы получали?
– Серьезные денежные накрутки – за опасность – были у гражданских. Хотя и нам тоже давали некоторые деньги. Это были так называемые «чернобыльские». Кто получал триста рублей – в десятикратном размере имел три тысячи рублей. А если ты получал сто рублей – это была только тысяча. Ну да, потом можно было поехать отдохнуть с семьей. Правда, я в тот год уже на море не поехал. Солнце было запрещено. Я до сих пор не могу находиться на солнце – на мне это плохо может сказаться.
– А вот алкоголь, по-вашему, на самом деле, помогает выводить радиацию из организма?
– Мы там как раз влипли в антиалкогольный указ Горбачева – официально любая выпивка была запрещена. Но были солдаты-бутлегеры, которые нелегально привозили в чернобыльскую зону водку и вино ящиками. И если им удавалось проскочить через пропускной пункт, можно было раздавить бутылочку. Но никто не напивался. Не было жутких пьянок.
В нашей комнате, к примеру, офицеры за месяц, может быть, раза два взяли бутылочку водки, выпили и поговорили. Наш командир роты, кстати, оказался афганцем. Из Афганистана его вернули в Бендеры, а оттуда погнали в Чернобыль. После Афганистана он все воспринимал, как отдых, прикрывал нас, но и не позволял расслабляться, совершать глупости.
Однажды на КПП задержали нашего ротного бутлегера, везшего в лагерь ящик водки. По тревоге построили полк, и командир самолично разбил все бутылки об асфальт. Осколки подмели, лужу смыли из брандспойта…
– Свой самый первый день там помните?
– О, да. Я приехал и упал в обморок. Мы выехали из Кишинева на автобусах, доехали до Краснознаменки, там нас переодели в военную форму, вечером мы приехали в Белую Церковь, где переночевали. Тогда этот город был плацдармом для переброски техники и живой силы в район катастрофы. И уже оттуда – в Чернобыль.
Кстати, я десять лет не мог получить из Краснознаменки свои документы, чтобы получать пенсию. А многие и по 15 лет! Это – к слову.
А тогда из Белой Церкви в Чернобыль нас везли на грузовиках. Мы понимали, что шутки закончились, на нас военная форма, личные вещи были оставлены на хранение в городе… Приехали. Офицер, которого я сменял, повел меня в роту радиационно-химической разведки. Наш полк располагался в рыжем еловом лесу по соседству с болотом, на самом краю «мертвой» зоны, окружавшей взорвавшуюся станцию. После представления мы отправились в баньку – помыться с дороги. И тут я – брык и в обморок. Положили меня на скамеечку, комарики налетели, и через минуту я пришел в себя.
– А самый последний свой день на станции помните?
– Мы каждый день сидели и высчитывали, сколько же еще нам осталось тут! Постоянно следили за уровнем радиации. Придешь со станции – тут же начинаешь чиститься «Лотосом». Особенно тщательно мыли косяки дверей. Знали, что нельзя останавливаться в проемах. А на станции двери были, как на подводных лодках.
– Было страшно?
– Я художник, мне все было любопытно. Я уже там начал делать какие-то наброски, сочинять композиции, протащил туда свой фотоаппарат, хотя там не приветствовались фотосъемки. В части был свой фотограф, которого можно было попросить сделать какие-то фотографии. Атомная станция – секретный объект.
Но я пытался что-то фотографировать втихую. Так мне удалось заснять сломанного из-за радиации робота японского.
– Как вы думаете, что помогло вам выжить в опасной зоне?
– Как это ни странно звучит: я приехал в Чернобыль с кучей идей, с которых позже началась моя «Чернобыльская серия» работ. Да, психологически все там давило. Но я старался не зацикливаться, рисовал.
– Вы тогда задумывались над тем, что есть высшие силы, которые хранят вас?
– Конечно есть! Когда попадаешь в такие ситуации, поневоле молишься Богу, чтобы тебя пронесло. Сейчас я понимаю, что не всегда мое любопытство художника было допустимо. Я же при каждом удобном случае ходил по станции. Да, вроде бы, по дозволенным местам – там везде были веревочки, где можно ходить! Но за всем ведь не уследишь! Я раз пять устраивал по станции большие прогулки. Сколько схватил на самом деле радиации – один Бог знает.
– У нас действует Общество чернобыльцев. Как вы выживаете при том, что властям наплевать на героев-чернобыльцев? В этом году было полное забвение трагедии 86-го года: немногочисленный митинг возле памятника…
– Да, раньше на круглые даты – 30 лет, 35 – к нам было больше внимания. Были выставки в Доме офицеров, другие мероприятия с участием министров и политиков, послов разных стран. К этому дню даже выплачивались дополнительные денежные компенсации. У меня самого в Доме офицеров было десять выставок моих работ, посвященных чернобыльской трагедии.
В ликвидации последствий катастрофы принимали участие жители Молдовы разных национальностей. Рабочие, инженеры, военные – представители многих специальностей – работали в зараженной зоне, рискуя не только здоровьем, но и жизнью. За прошедшие годы мы, здоровые молодые мужчины, стали инвалидами. Свыше семисот «ликвидаторов» скончались вследствие различных болезней, вызванных радиационным облучением. 1750 детей «чернобыльцев» в той или иной степени унаследовали от родителей тяжелые заболевания.
Необходимо, чтобы и в сегодняшней Молдове помнили о своих гражданах, о героях, отдавших здоровье, а зачастую и жизнь, спасая мир от радиоактивного облучения. Уверен, что, если бы не наши совместные усилия, последствия аварии были бы для Молдовы, да и для всей Европы – катастрофические!
– Давайте, поговорим о вашем альбоме «Чернобыльский репортаж», выпущенном в 2017 году…
– Альбом был издан при содействии Министерства культуры Республики Молдова. В него вошли мои произведения, посвященные Чернобыльской катастрофе: живопись, графика, отрывок из автобиографического романа «S Золотой Рыбы» и дневниковые записи, материалы прессы, освещавшие чернобыльскую тему в моих работах. В альбоме – те самые редкие фотографии, сделанные мной нелегально, как я уже говорил – в зоне аварии фотосъемка была запрещена.
– Сергей, после чернобыльской катастрофы прошло уже много десятилетий. А вы все продолжаете работать над этой трагической темой. Как вы справляетесь с таким психическим напряжением?
– Пребывание в зоне чернобыльской катастрофы оказало на меня сильнейшее психологическое воздействие. Это был достаточно тяжелый этап в моем творчестве. Все мои чернобыльские работы в основном монохромные – черно-белые. Конечно, тот опыт, который я получил в Чернобыле, – незабываем, но я стремлюсь идти дальше. Более того, пробую себя и в других сферах творчества. Я говорю о моем романе «S Золотой Рыбы».
После «Чернобыльского репортажа» последовали картины «Серебряной серии». Это были уже философско-религиозные полотна. В них я пытался осмыслить и обобщить увиденное в «мертвой зоне».
Да, я постарался уйти от чернобыльской темы: мне стало психологически тяжело работать. И тогда я начал писать новую серию картин под общим названием «Золотые сны Земли». Идеи для них я черпал из мифов и легенд народов мира. В моих картинах появились библейские сюжеты. Увлекся Пушкинской тематикой и портретной живописью. Старый Кишинев, цветы… Но все равно – чернобыльское прошлое не отпускает меня.
Я знаю главное: и картины на тему Чернобыльской катастрофы, и уход от нее – все это звенья одной цепи. Если бы не было «Чернобыльского репортажа», могло бы и не быть Пушкинианы и новых образов, портретов, и пейзажей Молдовы, полевых цветов…Сейчас я работаю в жанровой живописи, в цвете пишу пейзажи, натюрморты, портреты…
– Кстати, расскажите о вашей новой выставке, которая проходит сейчас в столичной «Кофемолке».
– Да, моя новая выставка проходит у Александра Стукалова в его знаменитой CoffeMolka. Я горд, что Александр открыл свой новый зал именно моей выставкой: «Любимый город Кишинев». Ее открытие состоялось 30 апреля. Большим сюрпризом стало для меня то, как много моих друзей и поклонников пришло на выставку. На ней представлены улочки старого Кишинева, мои графические рисунки известных людей, пейзажи, цветы, портреты. Вернисаж продлится до конца мая.
Приглашаю читателей портала «Традиция» заглянуть на мою выставку в CoffeMolka по адресу ул. 31 Августа 1989 года, д. 78/3 (в здании Бассейна за Национальным Дворцом) –насладиться прекрасным и выпить чашечку ароматного кофе от Александра Стукалова.
Лора Веверица
Также по теме: О великих чудесах в Чернобыле