Часть I. Период до 1918 года Часть II. 1918 год
В пропаганде у нас в Молдове идеологии румынизма отдельная роль отведена историческим мифам. Один из них касается межвоенного периода и формулируется примерно следующим образом: «После осуществления акта Великого Объединения Бессарабия познала небывалый прогресс. Исторические 22 года, с 1918-го по 1940-й, существования Бессарабии в составе румынского государства стали периодом триумфа и экономического, культурного, социального и политического прогресса. И, разумеется, – периодом церковного триумфа, особенно при Бессарабской митрополии в 1928-1940 годах».
Оставляя за скобками социально-политические и экономические аспекты, приведем ниже несколько примеров, из которых явствует, что в упомянутый период церковная жизнь на территории между Днестром и Прутом была не столь уж цветущей, как ее воспевают трубадуры Великой Румынии.
Разумеется, если сравнивать жизнь местных православных христиан с положением православия в межвоенном СССР, где Русская Церковь находилась в положении гонимой, в Бессарабии дело обстояло иначе. Вот только в данном случае любое сравнение является методологически некорректным и лишенным историзма. Ибо, с одной стороны имело место политика атеистического государства, направленная на ограничение до почти полного запрета свободы совести и религиозных практик, в то время как с другой осуществлялась политика государства, которое, оказывая поддержку и содержа финансово Церковь, не стеснялось использовать ее в реализации своих идеологических и административных целях.
Ответ на вопрос, сам по себе не лишенный актуальности, какой из двух видов отношений между Церковью и государством является для первой менее вредным, оставим для другого раза. Сейчас нас интересует другое – как в действительности обстояло в упомянутый период дело с церковной ситуацией.
Отметим, что в процессе переговоров между Русской и Румынской Церквами по проблеме «Бессарабской митрополии», начавшихся сразу после раскола 1992 года, церковной истории 1918-1940 годов сторонами также давалась различная интерпретация. Что явствует в том числе из уже цитируемого в предыдущих частях заявления Службы коммуникации Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата от 25 марта 2008 года – документа, в котором есть и следующий большой фрагмент (курсивом приводится мнение румынской стороны):
«<<…>> Многие свидетельства сопротивления клира и мирян Кишиневской епархии румынским властям ставят под сомнение утверждение о том, что “в 1918 году, после 106 лет царской оккупации, народ Бессарабии, воспользовавшись свободой и изъявив свое желание, обратился с ходатайством о возвращении Бессарабской Церкви под каноническое покровительство Матери-Церкви, Румынской Православной Автокефальной Церкви”. Со стороны верующих и клира Молдавии не было ни одного обращения к Священноначалию Русской Православной Церкви с просьбой о переходе в лоно Румынской Православной Церкви. Незнакомо историкам и упомянутое румынской стороной ходатайство молдавских верующих к Румынскому Патриархату. Известны лишь соответствующие требования политиков, силой навязанные Церкви.
В 1918–1919 годах сторонники интеграции Молдовы в румынское государство сетовали, что “еще находятся священники, которые не только не хотят упоминать во время святой литургии короля, королевскую семью и Священный Синод, но и подстрекают народ к избавлению” от румынской власти. Ситуация, когда большинство священников, учителей и сельских старост отказывалось участвовать в проведении прорумынской агитации, привела к усилению запрета на использование церковнославянского языка в богослужении, а русского языка в церковных проповедях. За соблюдением этого запрета следили жандармы. “Молдаване, – докладывала в 1919 году сигуранца (румынская политическая полиция) города Бельцы, – враждебно относятся к румынской администрации, избегают румынского духовенства <…> священникам угрожают, когда они поминают в церкви имя короля”.
По свидетельству румынского юриста В. Ербичану, работавшего в Бессарабии в 1918-1923 годах, ”в церковной сфере <…> борьба выражалась в явной тенденции клира к независимости Бессарабской Церкви от Румынской, за сохранение славянского языка, церковных обрядов, за сохранение русского языка и русской истории в качестве главных предметов в духовных семинариях, за использование всех богатств епархии лишь в бессарабских интересах”.
Попытка ввода в октябре 1924 года в Молдавии церковного календаря нового стиля привела к многолетней конфронтации молдавских верующих и священников с румынской администрацией. Даже сами румынские власти констатировали наличие в бессарабском обществе прочных традиций русского Православия, в чем и видели основную причину массовости протеста. “Царское владычество в Бессарабии, – докладывала сигуранца, – придало Церкви в этой провинции “православный” облик, сохраняемый как ее духом, так и ее обликом. Вера окутана мистицизмом, свойственным славянскому народу, а церкви, за малым исключением, полны икон Казанских и Донских святых, принадлежащих к “русскому Православию”, с надписями на славянском языке”.
Бессарабская общественность и пресса поддержали верующих. Карательными мерами удалось в основном пресечь неповиновение клира. Однако протест широких слоев населения не прекратился и в 1928 году приобрел масштабы всеобщего духовного сопротивления. Особый отпор встречало глумление националистов над лингвонимом “молдавский язык” и попытки переименовать его в румынский.
Даже активные сторонники румынизации Бессарабии, к числу которых относился О. Гибу, признавали, что “в Бессарабии, национальная идея (панрумынская) – была несуществующей для всех слоев населения: крестьянства, духовенства, боярства… “молдаване” Бессарабии в действительности не составляют больше эффективной части румынского народа, они не чувствуют к нему никакой привязанности и не пытаются никоим образом идентифицироваться с ним… В Бессарабии мы все больше имеем дело с особым молдавским народом”.
В 1938 году в Бессарабии еще более усилились национальные гонения в том числе в церковной сфере. Священный Синод Румынской Церкви запретил священникам даже при исповеди разговаривать с прихожанами на любом языке, кроме румынского. Для многих верующих Бессарабии эта мера была равносильна отлучению от Церкви. Отчуждение между клиром и народом нарастало, способствуя распространению сектантства и религиозного индифферентизма.
После кратковременного пребывания в 1940–1941 годах Бесарабии в составе Советского Союза, началась Великая Отечественная война, в которую Румыния вступила на стороне гитлеровского нацизма.
Теперь территория, включенная в состав Румынской Церкви, оказалась гораздо обширнее. К ней добавилась (по выражению румынской стороны, “из пастырско-миссионерских соображений, учитывая сталинские репрессии против Православной Церкви в этой зоне”) румынская миссия в Заднестровье, включившая Одесскую область, часть территории Николаевской и Винницкой областей. Кроме того, в одну из румынских епархий была включена Северная Буковина. Диктатор Румынии Ион Антонеску лично давал указания, как вести миссионерскую деятельность в “Транснистрии” и как подбирать кадры миссионеров. На территории, подведомственной Рейхсминистерству Восточных земель и переданной Румынии по германо-румынскому соглашению от 30 августа 1941 года, проводились репрессии местного духовенства. Насильно вводился новый календарный стиль.
Глава миссии с ноября 1942 года епископ Виссарион (Пую) был близко знаком с Ионом Антонеску и пользовался правом при решении ряда вопросов церковной жизни обращаться не к Блаженнейшему Патриарху Никодиму, а непосредственно к диктатору. “Завоевание любого народа, – размышлял епископ Виссарион в письме к И. Антонеску от 5 января 1943 года, – начинают оружием, продолжают данной ему администрацией, но оно не может быть завершено иным образом, нежели его духовным завоеванием“.
Румынские миссионеры рассматривали себя как силу, которая постепенно должна была организовать церковную жизнь по всей России. Формируя миссионерские кадры, правительство Антонеску создавало для них льготные условия. К осени 1942 года из 461 священника, окормлявшего население области между Днестром и Бугом, 265 было направлено из Румынии. Отказавшихся проводить румынизацию населения местных клириков комиссия, специально созданная Измаильской епископией, передавала румынской жандармерии для их отправки в концлагеря.
Некоторые румынские священнослужители были вынуждены сотрудничать с сигуранцей. Населению становились известны проведенные полицией по их доносам аресты партизан и патриотически настроенных прихожан. В храмах продавали и раздавали портреты Гитлера, Муссолини, Антонеску. Как праздники отмечались годовщины нападения на СССР, захваты крупнейших городов, дни рождения Гитлера и другие события.
По мере приближения фронта румынское духовенство массово бежало в Румынию, ибо чувствовало себя в Молдавии и “Транснистрии” чужаками. Тот факт, что в 1944 году “Бессарабская митрополия” “была принуждена советской властью временно прервать свою деятельность”, приветствовался народами Молдавии и сопредельных с ней областей Украины наравне с прекращением деятельности на этой территории оккупационной администрации.
Остается неясным, на чем основано утверждение авторов процитированного тезиса, что данная церковная структура лишь “временно” прервала свою деятельность. Ведь имеются документальные свидетельства безоговорочного признания тогдашним Священноначалием Румынской Православной Церкви факта пребывания Кишиневской епархии в составе Русской Православной Церкви.
В 1945–1947 годах состоялось несколько встреч Блаженнейшего Патриарха Никодима с иерархами Русской Православной Церкви, в том числе со Святейшим Патриархом Алексием I и с епископом Кишиневским Иеронимом, во время которых были сняты все вопросы относительно канонической обоснованности вхождения Кишиневской епархии в состав Московского Патриархата.
В письме, направленном 20 мая 1945 года Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию I, Блаженнейший Патриарх Румынский Никодим обещал, что будут предприняты все усилия для возвращения церковной собственности, вывезенной из Бессарабии бежавшими румынскими частями: “Мы слишком поздно узнали о некоторых фактах, имевших место во время войны, о чем искренне сожалеем и печалимся… Все, что было изъято в церквах Бессарабии и Приднестровья, должно быть возвращено. Контрольная комиссия по претворению в жизнь условий перемирия действует в этом духе, и дело споро продвигается в этом направлении”.
С тех пор и до 1992 года румынской стороной не было сделано ни одного заявления каких-либо претензий в отношении Церкви Молдовы. Поэтому, как отмечено в Заявлении Священного Синода Русской Православной Церкви от 7 ноября 2007 года, согласно 17 правилу IV Вселенского Собора и 25 правилу VI Вселенского Собора, давно истек срок давности для возможных споров по данному вопросу. <<…>>»
* * * * *
В информационной войне против Православной Церкви Молдовы с целью продолжения раскола распространение исторической лжи стало обычным делом.
Например, в предыдущей, второй части настоящей статьи, где шла речь о 1918 годе, мы со ссылками на документы доказали, что Святейший Патриарх Тихон не давал своего согласия на присоединение Кишиневской и Хотинской епархии к Румынской Церкви, и что утверждения, будто бы он предоставил клиру и верующему народу Бессарабии свободу самим решать свою судьбу, не соответствуют действительности. Но сторонников раскола нашей Церкви правда не интересует. Адепты «Бессарабской митрополии» распространяют в социальных сетях изображение святителя Тихона с лживой надписью о том, что он якобы благословил совершить подобный шаг.
Или другой показательный пример, касающийся претензий раскольников на Бельцкий кафедральный собор святых равноапостольных Константина и Елены. Утверждая, что собор был построен во время Великой Румынии епископом Виссарионом (Пую) на деньги румынского государства, они, не стесняясь взывать к «исторической правде», требуют от правящего архиерея Бельцкой и Фэлештской епархии архиепископа Маркелла «вернуть» им это церковное здание.
Но вот слова самого епископа Виссариона, произнесенные 3 июня 1935 года во время освящения собора святых Константина и Елены: «…По всей видимости, была на то воля Божия, чтобы как этот собор, так и все устроение воссозданной Хотинской (и Бельцкой) епископии осуществилось посредством рвения и денег ее клира и особенно крестьян данной епархии. И это деяние бесконечно нас утешает… Сожалеем лишь, что для возведения его мы не имели поддержки со стороны центрального правления страны, равно как и от местных факторов…». Слова иерарха, опровергающие домыслы о вкладе румынского государства, высечены и на памятнике епископу Виссариону (Пую), которые стараниями владыки Маркелла был установлен во дворе кафедрального собора.
И коль скоро зашла речь о церковной недвижимости на территории Республики Молдова, нельзя не выразить недоумение в связи с претензиями на нее со стороны Румынского Патриархата. Более чем странным выглядит, например, требование о компенсации стоимости здания бывшего кишиневского Епархиального дома, на месте которого ныне расположен Дом правительства.
Здание, по праву считавшееся одной их архитектурных жемчужин дореволюционного Кишинева, было стараниями епископа Серафима (Чичагова), будущего священномученика, возглавлявшего Кишиневскую и Хотинскую епархию с 1908 по 1914 годы, отстроено за год и четыре месяца и освящено 18 декабря 1911 года.
Какие моральные основания есть у руководства Румынской Церкви требовать за него компенсацию? Вопрос риторический, ответа не ждем.
И еще к вопросу о собственности. Вынуждены повторить процитированные выше слова Патриарха Румынского Никодима из его письма Патриарху Московскому и всея Руси Алексию I от 20 мая 1945 года, в котором Предстоятель Румынской Церкви обещал вернуть церковную собственность, вывезенную из Бессарабии бежавшими румынскими частями: “Мы слишком поздно узнали о некоторых фактах, имевших место во время войны, о чем искренне сожалеем и печалимся… Все, что было изъято в церквах Бессарабии и Приднестровья, должно быть возвращено”.
Нравится это кому-то или нет, но историческая правда на стороне канонической Православной Церкви Молдовы. А там, где раскол, там неизбежны ложь и фальсификация.
Виктор Жосу
На изображении к публикации: слева – кишиневский Епархиальный дом, известный в народе как Серафимовский дом; справа – резиденция правящего архиерея Кишиневской и Хотинской епархии Русской Православной Церкви. Оба здания были построены до 1917 года.