У героя рассказа Чехова «Человек в футляре», учителя греческого языка Беликова, который постоянно повторял «Как бы чего не вышло», «…наблюдалось постоянное и непреодолимое стремление окружить себя оболочкой, создать себе, так сказать, футляр, который уединил бы его, защитил бы от внешних влияний».
«Действительность раздражала его, пугала, держала в постоянной тревоге, и, быть может, для того, чтобы оправдать эту свою робость, свое отвращение к настоящему, он всегда хвалил прошлое и то, чего никогда не было; и древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же калоши и зонтик, куда он прятался от действительной жизни», – так описывает своего героя рассказчик.
Сегодняшняя кишиневская власть тоже переполнена разными фобиями, существует в какой-то своей отдельной башне, окружила себя оболочкой, футляром. Действительность тоже раздражает и пугает эту власть, и от настоящего, какое оно есть на самом деле, эти люди пытаются искать убежище в будущем, которое они рисуют для себя в виде прекрасной мечты о европейской интеграции.
Последний по времени страх, который проявился у этой власти – гагаузофобия. Ни один из руководителей Молдовы не нашел в себе даже не смелости, а элементарного здравого смысла и уважения к своим законным обязанностям, чтобы посетить инаугурацию башкана Гагаузии. В качестве оправдания своего бойкота этой церемонии они говорят, что новый глава автономии был поддержан на выборах «криминальной группировкой» –партией Шора, которая объявлена вне закона Конституционным судом. Но речь в данном случае идет не о личных отношениях граждан Майи Санду, Игоря Гросу или Дорина Речана с гражданкой Евгенией Гуцул, а о взаимодействии государственных институтов – администрации президента, парламента, правительства, с одной стороны, и исполкома Гагаузии во главе с башканом, с другой. Государственные учреждения, кто бы ими ни руководил, должны между собой общаться и взаимодействовать.
Кроме того, выборы башкана Гагаузии признаны в установленном законом порядке. Гуцул приведена к присяге и приступила к исполнению своих обязанностей. Между прочим, глава автономии является членом правительства Молдовы по должности, и президент, если следовать букве закона, должна издать соответствующий указ о назначении башкана членом кабинета министров.
Гуцул остается легальным руководителем автономии до тех пор, пока суды, опять же, в установленном законом порядке, не снимут ее с этой должности. А если ее вообще не снимут, центральная власть так и будет ее игнорировать до бесконечности, как будто башкана в природе не существует, и этот «гагаузский призрак» просто привиделся кому-то в Кишиневе?
До нынешнего острого приступа гагаузофобии кишиневская «власть в футляре» отметилась и «приднестровофобией» – категорическим нежеланием общаться с де-факто властями Тирасполя, вести диалог с приднестровской администрацией, не говоря уж о том, чтобы хоть на йоту продвинуться в переговорах по урегулированию этого «замороженного конфликта».
Прискорбные примеры других государств показывают, что в реальной жизни такие конфликты имеют свойство неожиданно «размораживаться» и возвращаться в «горячую фазу». Или бывает так, что какое-то государство, по факту, окончательно утрачивает такие территории, хотя на бумаге, по международному праву, они могут по-прежнему считаться частью этих государств. Видимо, о таких неприятных вариантах развития событий кишиневские власти просто не думают, чтобы лишний раз не расстраиваться.
За таким отношением к Приднестровью тоже скрывается фобия — страх пойти на честный диалог с людьми, которые тебе не нравятся, страх договориться как-то «не так», наперекор мнению своих влиятельных внешних партнеров. Чем такой изоляционизм отличается от беликовского «Как бы чего не вышло»?
Еще один постоянный спутник этой власти – русофобия, которая в последнее время, особенно с момента получения Молдовой статуса кандидата в члены Европейского Союза, проявляется в стремлении практически полностью обрубить все связи как с Россией, так и с СНГ. В Кишиневе убеждены, что ничего хорошего от России ждать не приходится, и одна лишь мысль о том, что придется о чем-то разговаривать с Москвой, приводит молдавских руководителей в ступор.
Нежелание общаться не только с «неправильными» политиками, но и с целыми регионами и большими общественными группами, которые кажутся им чужими, можно объяснить страхом этой власти жить совместно с людьми, которых эта власть воспринимает как чужаков. Поскольку и такие граждане — тоже часть народа, в некотором смысле, можно говорить о «народофобии» власти, о ее неспособности сосуществовать с самим населением, проживающим на той территории, которой эта власть как бы руководит.
В основе же всего лежит то, что можно назвать «правдофобией» – нежелание воспринимать действительность такой, какая она есть, и поддерживать взаимоуважительные отношения с людьми, даже если они тебе не нравятся. Государственная власть должна быть властью для всех, а не только для тех, кто ей подходит по принципу личных симпатий и лояльности.
Не удивительно, что при всех тех фобиях, которые порождает у действующей власти молдавская действительность, эти политики так любят прятаться от этой неприятной реальности за границей – в ЕС, США, Румынии, на Западе в целом.
Западные партнеры эту власть только восхваляют и поддерживают. Когда к тебе в Бульбоаку приезжают полсотни иностранцев, которые поют тебе дифирамбы и безоговорочно одобряют все, что ты говоришь и делаешь, – это ли не счастье? Была бы их воля, они бы сделали такую «Бульбоаку» вечной.
Увы, местная реальность не такая гламурная и очаровательная, как евросаммиты в винодельне за высоким забором. Потому и прячется эта власть в своем футляре.
Дмитрий Чубашенко