I. Нелепость в Декларации о независимости
Перефразируя известную сентенцию о политике, можно сказать, что если вы не заботитесь о Конституции, то Конституция обязательно будет интересоваться вами. Хотя мне как журналисту, занимающемуся политической тематикой уже около четырех десятилетий, не чужды решения нашей судебной системы по важнейшим для страны проблемам, тем не менее я испытываю особые эмоции от некоторых специфических решений Конституционного суда (КС).
Всем знаком, например, конституционный парадокс, связанный с двоевластием в государстве жарким летом 2019 года, когда КС под политическим давлением, в том числе извне, отменил свои же решения от 7-9 июня, оцененные некоторыми политиками как спорные, в которых он постановил, что новое коалиционное парламентское большинство ПСРМ-АКУМ находится вне закона и не может сформировать правительство. Более странные ощущения я испытал в один прекрасный день, а точнее 5 декабря 2013 года, когда ударился лбом о чугунную штангу еще одного постановления КС. Именно в этот день государственный язык, прописанный в Конституции как молдавский, стал румынским. Я, конечно, ничего не имею против румынского языка или Румынии, просто, на мой взгляд, это примененная к конституционному тексту процедура выглядит не более чем фокус иллюзиониста.
Говоря прямо, я был ошеломлен необычной интерпретацией Декларации о независимости Республики Молдова, которую пять из шести судей (Александру Тэнасе, Игорь Доля, Тудор Панцыру, Виктор Попа, Петру Рэйлян) возвели в ранг ценности по отношению к реальному тексту Конституции исходя из идеи, что именно эти два документа, и никакие кроме этих двух, образуют общий правовой идеологический блок. Меня поразило не отсутствие логического расчета, потому что не в логике тут дело, не в ней крылось решение этой юридической коллизии… Меня очень смущали базовые доказательства, которые больше походили на составляющие фарса… В такие моменты задаешься вопросом: как далеко могут зайти юридические спекуляции в экзистенциальных для страны вопросах, в фундаментальных для судьбы нации и государства проблемах? Ответ такой: настолько, насколько иногда позволяет желание или профессиональный вкус судей.
Оставим на время в стороне собственно вопрос о языке, который, на мой взгляд, является по отношению к государству политическим вопросом, к которому весьма изобретательно прикрепили чисто научный ярлык. Как ученые, выступающие за румынский язык, так и те, кто выступает за молдавский язык, имеют, я бы сказал, ради возможной уступки, достаточные лингвистические и исторические аргументы. Чтобы избежать на время языкового спора, а точнее, препирательств, которые продолжаются уже более трех десятилетий, мы могли бы остановиться на мудром компромиссе Друцэ: «Молдавский язык – мать румынского языка».
Прежде всего, я хотел бы поднять вопрос о нестыковке между научными, юридическими и политическими аспектами языковой проблемы, используя аргументы лагерей, вовлеченных в обсуждаемый конституционный вопрос. В решении КС о признании румынского языка государственным (косвенное признание, постановив, что Декларация о независимости имеет приоритет над Конституцией) пять судей оперировали доводом, который гласит: «У каждого политического строя есть свой «нулевой год», от которого берет свое начало его ценностная и правовая система. Для ценностной, правовой и политической системы, существующей в настоящее время в Республике Молдова, «нулевым годом» является 1991 год, когда в границах бывшей МCCР было создано государство Республика Молдова». Точно так же согласимся и мы, что в каждой дискуссии есть свой нулевой отсчет, для доступности которого и большей наглядности, то есть для лучшего понимания неспециалистами, было бы полезно использовать сравнение, метафору. Всякое сравнение хромает, но успех его заключается не всегда в тонкости, а порой в максимально сильном контрасте между сравниваемыми частями.
Допустим, крошечный червячок прополз через грядку с овощами в вашем огороде, оставив едва заметный след, особенно на участках, проходящих под землей. По ошибке, или по нерешительности, или, может, опасаясь возможных потерь, а, может быть, даже в шутку, вы добросовестно записали в дневнике, что сегодня ряд рассады был серьезно поврежден бессовестной животиной… Возможно, боровом, сбежавшего из соседского свинарника. Разница между боровом и червем более чем очевидна: свинья тоже роет землю, но она явно отличается от червяка. Однако спустя десяток-другой лет, листая свой дневник на странице с наблюдением, вы уже не вспомните ваше преувеличение, не попытаетесь вспомнить какая именно зверюга нарушила ваше внимание дачника. Предположительно – представитель семейства свиных, если, на бумаге черным по белому написано «боров».
Прошу прощения за незамысловатую метафору, но точно так же судьи, вынесшие решение, о котором идет речь, но, в первую очередь, авторы Декларации о независимости 1991 года, спустя долгое время написали и тем самым подтвердили, что молдавские парламентарии проголосовали за румынский язык как государственный. Это не соответствует действительности, поскольку в 1989 году депутаты Верховного Совета приняли закон, согласно которому государственным языком МССР был провозглашен молдавский язык. Но так «увидели» ситуацию авторы Декларации в 1991 году, или так они хотели ее увидеть, хотя такое вольное, на пределе глумления, обращение с реальностью не должно никак поощряться – ведь язык, как и флаг, и герб, являются атрибутами государственности. Прошло 22 года, и вот румынский язык провозглашен государственным в решении Конституционного суда, использующего в качестве основного аргумента фальшь, нелепость или, если уж выразиться напрямую, ложь в Декларации о независимости.
Давайте еще раз повторим эту намеренную путаницу «между свиньей и червем», чтобы настоять на элементах метафоры, заменив их юридическими терминами, используемыми КС (не останавливаясь, однако, слишком подробно в этой главе на слабых или качественно разработанных доказательствах, направленных на поддержку гипотезы, что Декларация о независимости и текст Конституции 1994 года действительно могут быть проанализированы вместе, как общий текст, поскольку они являются частью одного и того же конституционного блока).
Итак, КС принял «Постановление об интерпретации статьи 13 п. (1) Конституции в соотношении с Преамбулой Конституции и Декларации о независимости Республики Молдова».
Дело возникло из жалобы, поданной в Конституционный суд в 2013 году группой депутатов парламента, в которой они просили:
– Признать Декларацию о независимости Республики Молдова высшей по значимости по отношению к Конституции Республики Молдова;
– устранить противоречие между положениями Декларации о независимости Республики Молдова и ст. 13 ч. (1) Конституции Республики Молдова, соотнеся название официального языка Республики Молдова с нормативным актом, признанным Конституционным судом Республики Молдова иерархически вышестоящим.
Таким образом, судьи отменили конституционное положение «государственный язык – молдавский язык» в статье 13 Конституции Республики Молдова, принятой в 1994 году, в два шага: А) Декларация о независимости превалирует над Конституцией; Б) Декларация о независимости устанавливает румынский язык в качестве государственного.
Законность этих двух шагов была объяснена следующим образом.
A) Ценность Декларации, по мнению судей, заключается в том, что она появилась до Конституции и резюмирует идеалы республики: «В этом ключе, благодаря ссылке в Преамбуле Конституции, Декларация о независимости, несомненно, имеет ценность конституционного текста. Даже если бы такая ссылка отсутствовала в Преамбуле Конституции, Декларация о независимости Республики Молдова имела бы ценность в любом случае по своей природе конституционного текста, поскольку она представляет собой главное выражение воли народа жить и строить в свободном и независимом государстве, воли, которая предопределяет необходимость принятия Конституции и связывает субъект с идеалами, принципами и ценностями Декларации (см. mutatis mutandis постановления Конституционного суда Германии, упомянутые в § 102 ниже)».
Б) «Законами и решениями Парламента Республики Молдова о признании румынского языка государственным языком, – говорится в рассматриваемом Постановлении КС, – и о восстановлении латинского алфавита 31 августа 1989 года, государственного флага 27 апреля 1990 года, государственного герба 3 ноября 1990 года и изменении официального названия государства 23 мая 1991 года».
Подлог виден невооруженным глазом: в 1989 году государственным языком был объявлен не румынский, а молдавский, основанный на латинском алфавите. ЗАКОН “О функционировании языков на территории Молдавской ССР” (№3465-XI от 01.09.89), раздел 1, гласит: «Статья 1. В соответствии с Конституцией (Основным законом) Молдавской ССР государственным языком Молдавской ССР является молдавский язык, функционирующий на основе латинской графики».
Итак, сведя довод судей к его сути, мы можем просмотреть его довольно упрощенный механизм, если не обращать внимания на довольно запутанную формулировку: Преамбула Конституции объявляет себя концентрированным выражением, зародышем Конституции, приводя, правда, многочисленные примеры из практики европейских конституционных судов. Но на самом деле речь идет только об одном элементе – положении о том, что «стремления […], выраженные провозглашением независимости» – в Преамбуле. Это, по мнению пяти судей, является прямой ссылкой на акт, которым была провозглашена независимость – Декларацию о независимости Республики Молдова. Это правовой акт, в котором была выражена независимость Республики Молдова и который отражает стремления, сопровождавшие этот процесс. Таким образом, данный текст Преамбулы Конституции является конституционной отсылочной статьей».
Это приводит к следующему важному факту в аргументации: «Суд отмечает, что Декларация о независимости составляет первичную правовую и политическую основу Конституции. Таким образом, ни одно положение Конституции, отраженное в тексте Декларации независимости, не может нарушать пределы (положения) Декларации». Иными словами, ни одно положение не сможет устранить ложь, даже если она возмутительна!
«Более того, – утверждают судьи, – будучи учредительным актом Республики Молдова, Декларация о независимости является юридическим документом, который не может быть подвергнут каким-либо изменениям и/или дополнениям. Таким образом, Декларация независимости имеет статус «вечного положения», поскольку она определяет конституционную идентичность политической системы, принципы которой не могут быть изменены без разрушения этой идентичности».
И далее: «Суд считает, что Декларация о независимости является изначальным, нематериальным и неизменным элементом конституционного блока». «Поэтому ни один нормативный акт, независимо от его силы, включая Основной закон, не может противоречить тексту Декларации о независимости. До тех пор, пока Республика Молдова находится в рамках того политического порядка, который был установлен Декларацией о независимости от 27 августа 1991 года, учредительный законодатель не может принимать нормативные акты, противоречащие ей. Однако, если учредительный законодатель признал, что Основной закон содержит определенные противоречия с текстом Декларации независимости, аутентичным текстом остается текст Декларации о независимости».
Хотя это заключительное утверждение в рассматриваемом решении кажется вечным и неизменным, другая коллегия судей КС может легко указать на его ошибочность и разрушить всю эту конструкцию, а точнее, юридическую спекуляцию.
Мы еще раз подчеркиваем, что в Декларации о независимости авторы прямо не провозглашают румынский язык государственным, но делают ссылку – в абзаце, который начинается (внимание!) с понятия реконструкции прошлого – REAMINTIND (т.е. возвращаясь к тому, или, буквально, напоминая), – т.е. начинается со ссылки на узаконивание румынского языка парламентом, точнее, Верховным Советом МССР, что является ложью. Повторяем, Верховный Совет постановил/принял закон о молдавском языке как о государственном. Вот полностью тот пункт, о котором идет речь:
«НАПОМИНАЯ, что в последние годы демократическое движение за национальное освобождение населения Республики Молдова еще раз подтвердило его стремление к свободе, независимости и национальному единству, выраженное в заключительных документах Великих Национальных Собраний, состоявшихся в Кишиневе 27 августа 1989 года, 16 декабря 1990 года и 27 августа 1991 года, в законах и постановлениях Парламента Республики Молдова о провозглашении румынского языка государственным и о возврате ему латинского алфавита от 31 августа 1989 года, о Государственном флаге от 27 апреля 1990 года, о Государственном гербе от 3 ноября 1990 года и об изменении официального названия государства от 23 мая 1991 года».
В своих аргументах судьи ссылаются, среди прочего, на исторический контекст, в котором появился язык, как на основательную и справочную главу, что выглядит, по меньшей мере, любопытно, поскольку исторические события – это реалии, которые можно трактовать по-разному, в зависимости от научного видения исследователя («История может оправдать, что угодно», Лучиан Боя). Судьи могли бы, например, подойти к дилемме названия языка в более глубоком историческом контексте, а также, в соответствии с фактами, отметить, что молдавский был предложен в качестве официального языка нового государства Румыния, образованного в результате объединения Дунайских княжеств.
Известные личности Георге Асаки, Николай Истрате и Костаке Негруцци были лишь некоторыми из участников Divanul (собрания) Ad-Hoc Молдавии в октябре 1857 года, которые выступили против того, чтобы язык будущего единого государства назывался румынским, по причинам, как обычно пишут историки-унионисты, связанным с молдавским сепаратизмом: это было то, что тогда называлось и сейчас называется правом молдаван на свою молдавскую нацию под защитой своего молдавского государства. На решение об официальном языке будущего румынского государства, как и на другие решения временного Молдавского Дивана (неоднократно переизбранного по вкусу Бухареста!), сильно повлияли представители Франции и Османской империи.
Одним из доводов конституционных законодателей является также мнение ученых. Академия наук Молдовы считает, что в Декларации о независимости Республики Молдова высший законодательный орган признал, что официальным названием языка, на котором говорят на территории Республики Молдова, является румынский. Ученые, выходит, также признают эту ложь.
На просьбу Парламента Республики Молдова от 28 июля 1994 года высказаться по поводу истории и использования глотонима «молдавский язык» Академия наук Молдовы представила свое заключение, единогласно утвержденное ее Президиумом 9 сентября 1994 года, в котором говорится: «Мы убеждены, что статья 13 Конституции должна быть пересмотрена в соответствии с научной истиной и должна быть сформулирована следующим образом: «Государственным (официальным) языком Республики Молдова является румынский язык»».
Для научного форума является нормальным явление отстаивать научную истину, хотя иногда ученые или научные учреждения считают нормальным сознательно отстаивать одну научную формулу в ущерб другой. Является ли существование молдавского литературного языка научной неправдой? Является ли научной неправдой акт признания идентичности румынского и молдавского языков учеными-лингвистами по обе стороны Прута в 1990-х годах? В 1856 году, за три года до унии, Алеку Руссо писал в Cugetări (Размышления): «Правда в том, что люди здесь начинают переставать понимать друг друга, теперь, когда есть необходимость в понимании, и, не объединившись вокруг речи, они все вместе требуют… чтобы было написано для народа, не толмача, нелатинянина, не франкоязычного народа, чтобы у бедных людей была связь, маленькое место на молдавской земле, где они могли бы говорить на молдавском языке».
Любопытно, что молдавскому языку, языку 7 миллионов молдаван в Румынии и 2,5 миллионов в Республике Молдова, языку, который имеет явное языковое большинство над олтянами, арделянами, банатцанами и т.д., отказано в литературной норме, а молдавский язык, на котором говорят, пишут, преподают и используют в качестве официального в государственных учреждениях МССР и Республики Молдова, низведен до ранга говора.
Есть достаточно аргументов, поддержанных учеными левобережья и правобережья Прута, которые могут доказать, как я уже говорил, что не молдавский, а румынский язык является изобретением.
II. Особое мнение судьи Аурела Бэешу
«Венецианская комиссия отмечает, что для важного пересмотра конституции демократическая и совещательная политическая процедура, соответствующая процедурам, предусмотренным для конституционных поправок, явно предпочтительнее, чем чисто юрисдикционный подход». Это важное замечание принадлежит шестому судье КС. Его зовут Аурел Бэешу – судья, который решил высказать свое особое мнение при рассмотрении дела, несмотря на то что остальные его коллеги не колебались в отношении ни одного аргумента, представленного в процессе, во всяком случае, публично об этом не заявляли.
Заметим мимоходом, что хотя это мнение основано на строго юридических соображениях, его можно рассматривать, как особое или отдельное, только в формальном процессуальном контексте.
Если бы оно было широко известно за стенами КС, оно было бы близко к сердцу большинству граждан страны, которые, согласно последней переписи населения, считают себя молдаванами и говорят на молдавском языке испокон веков, а не со времен Сталина, как пытаются внушить некоторые пропагандистские источники. Г-н Бэешу сформулировал свое мнение профессионально, экономичным языком, с хорошо взвешенными доказательствами. На фоне краткого, но выразительного текста «еретика», объемное и расплывчатое решение Суда выглядит сомнительным и откровенно вредным для нашей государственности. Я остановлюсь на тех пунктах особого мнения, которые считаю более характерными для текста и более доступными для простого читателя.
Г-н Бэешу не согласен с мнением пяти судей по принципиальному вопросу о том, что Декларация о независимости стоит выше текста Конституции. Он настаивает на том, что утверждение или измышление о том, что при наличии более чем одного толкования преобладает вариант, соответствующий Преамбуле и, косвенно, Декларации о независимости, является бездоказательным.
Шестой судья отмечает, что вопрос о юридической ценности политических деклараций является классическим предметом доктринальных споров в разных странах. Некоторые авторы утверждают, что эти тексты не могут иметь юридической ценности; по их мнению, они являются «широкими декларациями о намерениях, философскими или моральными заявлениями», но не создают норм права.
Опираясь на идеи из справочника по данному вопросу, Матье Б. «? Qu’est-ce que la Constitution», Бэешу подчеркивает, что задача примирения коллизий, возникающих между принципами и нормами блока конституционности (Декларация – Конституция), лежит прежде всего на законодателе, то есть депутате парламента, творце законов. Именно законотворец осуществляет свои дискреционные полномочия, очевидно, под контролем конституционного судьи. Конституционный судья «часто призван тщательно проверять согласование законодателем потенциально противоречивых принципов при их применении […], используя принцип пропорциональности». Но, еще раз подчеркивает автор особого мнения, «конституционный судья, строго говоря, не создает конституционные нормы. Более того, он не может подвергать тщательной проверке ни конституционные законы, ни законы, принятые на референдуме, которые являются прямым выражением национального суверенитета, поскольку, будучи цензором законов, он является слугой конституции».
Далее шестой судья ссылается на ошибочный, по его мнению, метод, примененный КС при вынесении решения по делу, и утверждает, что было бы целесообразно применить иной подход. Поскольку, по его словам, в решении содержится ссылка на французскую модель, на основе которой была создана концепция «блока конституционности», Суд должен был применить метод сравнительного толкования. Сравнительное толкование предполагает, что решения основываются на анализе толкования и применения аналогичных правовых институтов в других правовых системах и на методе аналогии (ubi eadem est ratio, ibi eadem solutio esse debet), который, в свою очередь, основан на идее, что там, где существуют одинаковые причины, должно быть дано одинаковое решение (именно то, о чем говорит вышеприведенный латинский афоризм).
Основа метода аналогии заключается в том, что одна и та же причина должна вызывать одно и то же следствие. Применяя метод сравнительного толкования и метод аналогии к рассмотрению соотношения двух актов, составляющих «конституционный блок» в Республике Молдова, – Декларации о независимости и Конституции, – решение должно заключаться в том, что эти акты имеют равную юридическую силу (!). Поэтому, продолжает г-н Бэешу, нет никаких оснований для признания Декларации о независимости, имеющей более высокую юридическую ценность, чем Конституция. Тем более что оба акта возникли в результате общего политического движения, в короткий промежуток времени и основаны на одних и тех же ценностях. Оба акта провозглашают одни и те же принципы, закладывают основы фундаментальных государственных институтов. На каком основании Декларации о независимости придается более высокая юридическая ценность, чем Конституции? Автор отдельного мнения отвечает: нет такового!
В другом контексте, но в том же ключе, г-н Бэешу указывает на подлог в Декларации о независимости, о котором мы говорили в предыдущей главе, – подлог, мимо которого Конституционный суд летит на большой скорости, не замечая его, так как проносится стремительный поезд через полузабытую станцию. Шестой судья считает, что блок конституционности по праву должен включать законы и постановления молдавского парламента о декрете от 31 августа 1989 года об объявлении языка государственным и восстановлении латинского алфавита, на которые прямо ссылается Декларация о независимости. В этом контексте следует отметить, что в соответствующих актах (Закон № 3462, Постановление № 3463, Закон № 3464) закреплено выражение «молдавский язык», а не «румынский язык». Что и требовалось доказать.
Бэешу продолжает, однако, с надлежащими ссылками. Так, Законом № 3464 от 31 августа 1989 года законодатель установил: «В целях устранения деформаций в языковом строительстве Молдавской ССР, взятия молдавского языка – одной из фундаментальных предпосылок существования молдавской нации в рамках ее суверенного национально-государственного образования – под государственную защиту, обеспечения его функционирования во всех сферах на территории Молдавской ССР и регулирования лингво-национальных отношений в республике, [. …] дополнить Конституцию (Основной закон) Молдавской ССР статьей 70/1 следующего содержания: Статья 70/1. Государственным языком Молдавской ССР является молдавский язык […]».
Если бы пятеро судей также остановились, как того требуют правила приличия и профессиональная подготовка, на приведенных выше цитатах/истинах, которых нельзя было избежать, но которые, тем не менее, были проигнорированы в качестве аргументов, то, возможно, они также, как и Бэешу, поняли бы, что в актах, составляющих «конституционный блок», преобладают нормы, закрепляющие синтагму «молдавский язык». Поэтому Бэешу имеет полное право утверждать, фактически вменять в вину судьям, которые составляют большинство, что «применяя метод систематического толкования, который предполагает выяснение смысла правовой нормы с учетом ее связей с другими правовыми нормами, либо в том же нормативном акте, либо в другом нормативном акте, Суд не имел права придавать тексту Декларации, в котором словосочетание «румынский язык» только упоминается, высшее значение по отношению к положениям других текстов (ст. 13 Конституции, Закон № 3464 от 31 августа 1989 года и т.д.), которые де-факто устанавливают молдавский язык в качестве государственного».
В конечном итоге, таким умозаключением Бэешу уничтожает и, по сути, отменяет данное решение Суда. Более того, судья-оппонент показывает, как подлог, упущенный из виду намеренно, а не по халатности, привел к появлению ложного решения КС.
Но чтобы довести свою часть выводов до конца, Бэешу добавляет еще несколько моментов в своем особом мнении. Приписывание тексту Декларации о независимости более высокой юридической ценности, чем тексту Конституции, по его словам, противоречит общим принципам конкурирующих норм права. Таким образом, признание превосходства Декларации о независимости над Конституцией невозможно в силу принципа lex superior derogat legi inferiori (высший закон имеет приоритет над низшим).
Бэешу отмечает, что, следуя принципу «lex specialis derogat legi generali» (специальный закон имеет приоритет над общим), очевидно то, что положения Декларации о независимости имеют общий характер, в то время как Статья 13 Конституции специально посвящена наименованию государственного языка Республики Молдова, следовательно, она представляется как lex specialis.
«В свете вышесказанного, – резюмирует судья «еретик», – я считаю, что ряд аргументов, лежащих в основе данного решения, противоречит как правилам толкования, так и правилам, касающимся конкуренции и не имеют необходимой правовой поддержки. Поэтому присуждение высшей юридической силы Декларации о независимости по отношению к Конституции, в результате чего текст Декларации о независимости имеет преимущественную силу, как это было установлено постановлением Конституционного суда № 36 от 5 декабря 2013 года, является необоснованным». Жирная точка.
С нашей стороны было бы справедливо добавить несколько строк о магистрате Ауреле Бэешу, так как ценность его отдельного мнения, как мне кажется, не меньше, чем решения КС, составленное пятью судьями. И, возможно, даже больше, потому что его мнение служит не узким и элитарным политическим интересам, а более чем 70 процентам граждан Республики Молдова, которые считают себя молдаванами и не сомневаются, что говорят на молдавском языке.
Аурел Бэешу окончил юридический факультет Молдавского Государственного университета (1986); доктор права, Молдавский государственный университет (1986); доктор юридических наук, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова (1990); доктор юридических наук, Молдавский государственный университет (2012). Преподаватель кафедры гражданского права Молдавского государственного университета (1990-1993 гг.); преподаватель кафедры международного права и права внешнеэкономических связей юридического факультета Молдавского Государственного университета (1994 – настоящее время); заведующий кафедрой международного права и права внешнеэкономических связей юридического факультета Молдавского Государственного университета (1994-2005); депутат Парламента Республики Молдова, заместитель председателя парламентской Комиссии по правовым вопросам, назначениям и иммунитетам (август 2009 — декабрь 2010); советник по правовым вопросам исполняющего обязанности президента Республики Молдова (апрель 2011 – январь 2012); посол Республики Молдова в Республике Италия (январь 2012 – апрель 2013); судья Конституционного суда (2013-2019); год его дебюта в КС совпадает с рассмотрением решения о наименовании языка.
Член Коммерческого арбитражного суда при Торгово-промышленной палате Республики Молдова; член Научно-консультативного совета при Высшей Судебной Палате, член рабочей группы по разработке Гражданского кодекса. Работал в качестве эксперта в международных проектах под эгидой Всемирного банка, Европейского банка, Совета Европы, ПРООН, ТАСИС, USAID и др.
III. Молдавский язык в конституциях нашего края
В этой небольшой главе мы кратко изложим факты, которые показывают, как языковой вопрос был отражен в конституциях нашего края.
Какая логика стояла за отказом от молдавского языка как государственного в пользу румынского, даже если мы согласимся, что этот акт оправдан с научной точки зрения?
Мы допускаем тот факт, что при принятии конституций нашего края советской властью (а их было четыре) авторитарными режимами запрещалось обсуждать название языка в принципе. Но почему же в Конституции 1918 года, которая была подготовлена «Сфатул Цэрий» (временный парламент нового государства) до вмешательства румынской регулярной армии в управлении страной, следовательно, без давления и вмешательства извне на Молдавскую Демократическую Республику, в атмосфере полной свободы для авторов основного закона, не была осуществлена идея провозглашения румынского языка государственным или официальным?
Мы не сомневаемся, что политики и юристы, разработавшие эту конституцию, были настоящими профессионалами и действовали из самых благородных намерений. Этот факт прямо или косвенно подтверждают ученые, изучающие тот исторический период, независимо от того принадлежат они унионистскому лагерю или нет. Почему в конце концов «научная точка зрения» не возобладала в законе Молдавской ССР от 1 сентября 1989 года №3465-XI «О функционировании языков на территории Молдавской ССР», на четвертом году прав и свобод горбачевской перестройки? Боялись ли молдавские законодатели ярости Москвы? Или они были вынуждены считаться с мнением народа, который они представляли? У нас есть ответ, если не полный, то, по крайней мере, предварительный, почему пять магистратов КС, граждане Румынии, произвели под давлением унионистов конституционное изменение названия языка. Это было возможно только путем ухищрений, с помощью уловки.
Проект «Конституции Молдавской Народной Республики», которому не судьба была быть принятым, все же был опубликован 28 марта 1918 года, на следующий день после ликвидации Молдавской Демократической Республики. В этом документе, который вместе с титульным листом составляет всего десять страниц, нет никаких специальных статей, которые бы прямо выражали или навязывали бы государственный язык. Радикальные по своим политическим взглядам под влиянием петроградских событий 1917 года, но приверженцы идеалов, которые провозгласила Декларация прав человека и гражданина Французской революции, авторы первой молдавской конституции были очень осторожны с деталями текста, которые могли бы каким-либо образом повлиять на свободы граждан или привести к дискриминации определенных этнических групп.
В Бессарабии того времени, несмотря на хаос, вызванный войной, царила атмосфера, как свидетельствуют историки того времени, настоящего молдавско-русского двуязычия, что, кстати, нашло отражение в заседаниях и общей деятельности «Сфатул Цэрий».
Ни в один исторический период языковые проблемы не меняли политического баланса в нашей стране и не приводили к этническим и языковым столкновениям, кроме как по инициативе правящей власти, исходя из известного принципа “Divide et impera!” (Разделяй и властвуй!). Всё-таки, Cтатья 78 «Конституции Молдавской Народной Республики» косвенно устанавливает государственный язык: «Молдавский язык… как официальный язык государства, является обязательным во всех школах республики».
Румынский язык функционирует в Бессарабии как государственный язык в соответствии, естественно, с румынской Конституцией 1923 года. Ст. 126 прямо гласит: «Румынский язык является официальным языком Румынского государства».
Как румынский язык внедрялся в повседневное общение в условиях демократии, ограниченной королевской властью, и как молдавское общество отреагировало тогда на эти меры – это уже другие вопросы, которые выходят за рамки данной статьи.
Текст “Конституции Молдавской Социалистической Советской Автономной Республики 1925 года” осторожно относится к языкам пользования, не придавая им государственный характер. Статья 9 главы I «Общие положения» гласит на кириллице: «Наиболее распространенными языками в Автономной Республике признаются молдавский, украинский и русский». И всё. Осторожный подход можно объяснить вероятно, революционным наследием, в котором ещё сохраняется уважение прав граждан.
Авторы “Конституции Молдавской Автономной Советской Социалистической Республики 1938 года” не уделили языку того внимания, которой он удосужился 13 лет назад. Но в данном случае можно говорить уже не об уважении прав граждан, а скорее о сталинской бдительности. В статьях 112-113 главы X, “Герб, Флаг, Столица” оговаривается (на латинице), что «надписи „МАССР“ и “Пролетарии всех стран соединяйтесь!” выполняются на украинском и молдавском языках, с добавлением под «УССР» более мелкими буквами, «Молдавская АССР» на украинском и молдавском языках. Молдавский и украинский языки указаны таким же образом в Статье 78 главы VII «Суд и Прокуратура», как языки используемые в судопроизводстве МАССР (в состав Украинской ССР).
В “Конституции МССР 1941 года”, в Статье 122 главы X «Герб, Флаг, Столица» языком общения становится русский, поскольку Молдова больше не находится под опекой Украинской ССР: «Венок обернут красной лентой с надписью: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» на молдавском и русском языках с надписью МССР» (используемый алфавит – кириллица). Молдавский и русский языки аналогичным образом указаны в качестве языков судопроизводства в Статье 89 главы VII «Суд и Прокуратура».
Конституция МССР 1978 года написана на образцовом литературном языке. Хотя текст написан кириллицей, можно с уверенностью говорить в этом случае об идентичности молдавского и румынского литературных языков. Молдавский язык по-прежнему не имеет официального статуса, как и в трех прежних конституциях, принятых при советской власти. Однако основные языки, на которых говорят в Молдавской ССР приведены в Статье 158 главы VIII “Юстиция, Арбитраж и Прокуратура”, которая гласит: «В Молдавской ССР судебные процедуры отправляются на молдавском или русском языке, либо на языке большинства населения соответствующего населенного пункта». Аналогичным образом мы находим упоминание об официальных языках в Статье 167 главы IX «Герб, Флаг, Гимн и столица Молдавской ССР»: «Государственный герб Республики Социалистической Советской Социалистической Республики Молдова представляет собой изображение серпа и молота, освещенных лучами солнца и обрамленных колосьями и початками кукурузы, гирляндой из винограда и фруктов, несущей на красной ленте надписи: внизу «МССР», справа на русском языке «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», слева – на молдавском «Пролетарь дин тоате цэриле, уници-вэ!».
Даже гражданин, малосведущий в истории СССР, думаю, догадывается, почему авторы советских конституций не придали молдавскому языку официальный статус. Язык, наряду с гербом и флагом, является атрибутом государственности, этноса, нации и нес политический риск и постоянную угрозу советской идеологии, которая, согласно признанному парадоксу развития, гласит, что по мере расцвета наций, различия между этническими характеристиками братских народов СССР со временем исчезнут и в результате возникнет советская нация.
IV. Молдавско-румынский язык
Из предыдущих глав мы легко можем понять, что одно дело рассматривать язык как инструмент общения и другое – в качестве государственного языка. Во втором случае вопрос не может быть рассмотрен и не может оставаться в строго научных рамках, но вполне справедливо приобретает политический характер, поскольку язык рассматривается как неотъемлемый элемент государственности. В целом, люди по своей сути являются политическими существами, которые используют язык для достижения политических целей, как заметил Аристотель.
Можно сказать, что результат изменения политики в области функционирования языка в молдавском обществе достаточно заметен: за последние три-четыре десятилетия число носителей молдавского (румынского) языка превысило число носителей других языков. На чьей стороне воевали бы США во Второй мировой войне, если обратиться к другому примеру, и как бы выглядела эта страна сегодня, если бы официальным языком, выбранным Конгрессом США в 1783 году, был немецкий, за который было отдано всего на один голос меньше, чем за английский, даже если мы говорим гипотетически и речь идет скорее всего о легенде? Некоторые страны, как мы покажем ниже, приняли свой государственный язык на том основании, что задача укрепления государственности важнее, чем научная истина.
Но разве не то же самое происходило у нас – просто надо учитывать, что иногда коллективная память поддается прихотям власти? Давайте вспомним, как молдавские политики и законодатели обосновывали 35 лет назад необходимость принятия молдавского языка в качестве государственного в Преамбуле к закону «О функционировании языков на территории Молдавской ССР» (№3465-XI от 01.09.89):
“Закрепление Конституцией (Основным Законом) Молдавской Советской Социалистической Республики статуса молдавского языка как государственного призвано способствовать достижению полноты суверенитета республики и созданию необходимых гарантий для его полноценной и всесторонней реализации во всех сферах политической, экономической, социальной и культурной жизни.
Молдавская ССР поддерживает получение образования и удовлетворение своих культурных потребностей на родном языке молдаванами, проживающими за пределами республики, а с учетом реальности молдавско-румынской языковой идентичности – и румынами, проживающими на территории СССР.
Придавая молдавскому языку статус государственного, Молдавская ССР обеспечивает защиту конституционных прав и свобод граждан любой национальности, проживающих на территории Молдавской ССР, независимо от используемого языка в условиях равенства всех граждан перед Законом”.
Таким образом, основная идея преамбулы этого закона заключается в том, что статус молдавского языка в качестве государственного призван способствовать реализации безусловной независимости страны. В этот сложный и рискованный для судьбы Молдовы период было ясно, по крайней мере для элиты, что статус молдавского языка в качестве государственного призван способствовать реализации безусловной независимости страны, что для того, чтобы обеспечить существование молдавской нации в рамках её суверенного национально-государственного образования, чтобы обеспечить её жизнеспособность во всех сферах на территории Молдавской ССР и регулирования национально-языковых отношений в стране, молдавский язык должен быть взят под государственную защиту.
Если кто помнит, в пылу жарких дебатов, разгоревшихся в обществе по поводу названия языка, который должен был найти свое место в Конституции 1994 года, тогдашний спикер парламента Петру Лучинский предложил в качестве компромисса версию «молдавский (румынский) язык». Другие политики предлагали пойти на бóльшую уступку, например, принять вариант «молдавско-румынский». В то время эти предложения не были восприняты всерьез, многие лингвисты считали их неуместными, безрассудными. В 2002 году министр юстиции даже предложил добавить в статью 13 Конституции утверждение, что «румынский и молдавский – один и тот же язык», поскольку они отражают, по сути, одно и то же языковое явление.
Народы бывшей Югославии, которым также пришлось решать проблему государственности и официального языка в условиях распада и автономизации отдельных регионов страны, смотрели на эти проблемы несколько иначе. Возможно, потому, что представителям соседствующим этническим группам не пришлось заключать названия своих литературных языков в скобки или разделять их дефисом: история позаботилась об этом, в Югославии говорили и говорят на сербохорватском. Молдаване часто используют термин «причудливые языки» как неопровержимое доказательство и ироничное отношение, утверждая, что австрийцы говорят не на «австрийском», а на немецком, а американцы не говорят (хотя правильнее было бы сказать, еще не говорят…) на «американском», а на английском.
Что ж, бывают ситуации, когда государства соотносят свой язык с названием нации/страны и обратно, соотносят название страны с языком, хотя последний это не случай Молдовы, а скорее Румынии и проживающих там в середине XIX-го века народов. При объединении Дунайских княжеств вновь образованную страну назвали новым именем – Румынией – в соответствии с названием языка, тоже относительно нового, без прямого исторического наследия. Именно поэтому эти названия неоднозначны относительно проживающих в этой стране этносов.
Сербохорватский язык (српскохрватски йезик) был одним из государственных языков в бывшей Югославии, наряду со словенским и македонским. Официальными вариантами этого названия были также «хорватско-сербский», «сербский или хорватский язык» и „хорватский или сербский язык“.
С началом внутренних конфликтов в 1990-х годах основная языковая напряженность возникла между сербами и хорватами. Хорваты, как меньший по численности и периферийной народ в социалистической Югославии, действовали с энтузиазмом: они составляли словари хорватских и сербских различий, настаивали на особенностях хорватского языка. По мнению экспертов, сама активность такого рода скорее указывала на то, что на самом деле существует один единый язык.
Кстати, в этом смысле румынско-молдавский словарь нашего ученого Василия Стати не является уникальным историческим случаем и может считаться типичным явлением борьбы за государственность, хотя в унионистской прессе его работа подвергается осмеянию и немалым издевательствам, но не столько с использованием научных аргументов, сколько лживых рассуждений о «примитивном молдовенизме» – несостоявшейся теории, придуманной, чтобы привить молдаванам комплекс неполноценности.
Однако различия между литературными языками сербов и хорватов, как и между румынским и молдавским, не следует пренебрегать или преуменьшать: они неоспоримы и значительны. Даже в используемых алфавитах мы можем найти параллели с отличиями молдавского и румынского языков: сербский язык изначально развивался на основе гражданской кириллицы (которую молдаване использовали до 1989 года), в то время как хорваты, разумеется, писали на латинице. Кстати, глаголица популярна в хорватской культуре, это другой алфавит, который был разработан, вероятно, Кириллом и Мефодием; то, что мы называем кириллицей, – это более поздняя адаптация греческого алфавита для славянского языка. Глаголица использовалась в некоторых населенных пунктах хорватами до XIX века и в тех местах до сих пор можно встретить – как курьез, правда, но тем не менее – надписи и дорожные знаки на глаголице (глаголический алфавит или глаголическое письмо – алфавит, созданный по образцу строчных букв греческого алфавита, используемого в некоторых церковнославянских шрифтах).
Сербы довольно быстро перешли на латинский алфавит, в большей части послевоенной Югославии кириллица и латиница мирно сосуществовали в сербском языке. Многие газеты издавались частично на кириллице и частично на латинице; люди, прочитавшие книгу, не могли на следующий день вспомнить, на каком алфавите она была напечатана. В Хорватии кириллицу изучали в школе, но затем она была быстро забыта и её перестали использовать в повседневной жизни и в печати. В 1990-е годы сербская кириллица подверглась влиянию двух разнонаправленных процессов. Компьютеризация и недавно появившийся интернет серьезно повлияли на его статус.
Югославы хорошо помнят те годы, когда приходилось переписываться с русскими друзьями, используя латинский алфавит, потому что компьютерные системы того времени не поддерживали кириллицу (некоторые перешли на английский, который для тех, кто привык к сосуществованию двух алфавитов в одном языке, казался совершенно неуместным). Политическая напряженность 1990-х годов с одной стороны и война с другой усилили патриотические смыслы кириллицы: травмирующие события часто сосредотачиваются на символах, которые, строго говоря, не имеют ничего общего с их сутью.
И, наконец, после распада Югославии у сербов и хорватов не осталось особых проблем с наименованием своего национального языка. Но в Боснии и Герцеговине, а также в Черногории носители языка столкнулись с препятствием: они больше не хотели называть свой язык «сербским» или «хорватским». Поэтому в официальных документах, таких как конституции соответствующих стран, его называют «боснийским» и «черногорским». В конце 1990-х годов в официальных документах его называли “боснийским/хорватским/сербским” или просто БХС (BCS).
С высоты сегодняшнего опыта, после нескончаемой борьбы по поводу наименования языка, которая продолжает разъедать нас, молдаван, даже после решения КС, которое мы рассмотрели в данной статье, кажется, что компромисс с версией «молдавско-румынский язык» не был сам по себе таким уж плохим. Потому что цена подлога, положенного в основу «Решения по толковании статьи 13 п. (1) Конституции» Конституционного суда, является не решением языковой проблемы, а, напротив, означает загнать её в еще более запутанную область, в конституционную клетку, которая ждет часа открытия своей дверцы. Вопрос может быть решен другим составом Конституционного суда, представители которого не будут, по крайней мере, нагло заявлять в публичном пространстве, как это сделали предыдущие судьи-лингвисты, что Молдова – это, неудавшийся политический проект, затонувший корабль-государство, изображая язык наших предков плодом закулисной игры тирана Сталина.